В.Я. Мауль.pdf

ББК 63.3 (2) 4; УДК 94(470). 03.23.31

В. Я. Мауль

ТЕЛО ЛЖЕДМИТРИЯ I В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ

И ЗАПАДНОЙ КУЛЬТУРНЫХ ТРАДИЦИЙ

Как известно, сегодня «ремесло историка» в нашей стране переживает удивительное

и необычайно плодотворное время. Методологический монизм безвозвратно канул

в Лету, и наступило торжество познавательного плюрализма. В результате ученые реши-

тельно вывели на авансцену театра истории живого человека в рутине его повседнев-

ности. На фоне историографических трансформаций понятно появление устойчивого

интереса исследователей к соматической проблематике в исторической ретроспективе,

который задает гносеологический вектор, позволяющий реконструировать более адек-

ватные картины минувшего — увидеть «человеческую историю через телесность» 1 .

Тем не менее, следует признать, что заявленное современными публикациями новое

перспективное направление еще не нашло достаточного отражения в практике кон-

кретных исторических исследований. Поэтому «история тела» по-прежнему относится

к нереализованному потенциалу отечественной гуманитарной мысли. Познавательно

важной для нас представляется исследовательская позиция Ив Левин, поставившей

правомерный вопрос о том, «какие представления имели русские позднего Средневе-

ковья о человеческом теле, живом и мертвом…?» 2

В этой связи вызывает немалый интерес попытка апробировать названные познава-

тельные стратегии на конкретном примере истории первого российского самозванца,

чье тело можно рассматривать как семиотически значимый источник для исторических

интерпретаций. Заметим, что в нашем прошлом сложно найти сюжеты более увлека-

тельные, чем история самозванцев. В российской культурной традиции этот феномен

оказался окружен настолько густым шлейфом многочисленных легенд и мифов, что

ученые изначально были исключены из числа обладателей монопольных прав на него.

1 Зарецкий Ю. П. «Тело», современная медиевистика и автобиографизм Епифания Соловецкого // Средние века.

Вып. 63. М., 2002. С. 101.

2 Левин И. От тела к культу // Левин И. Двоеверие и народная религия в истории России. М., 2004. С. 163.

2012. № 2 (12). Июль – декабрь

107

Studia Slavica et Balcanica Petropolitana

Фигуры разного рода претендентов с приставкой «лже» зачастую становились героями

исторической беллетристики, театральных и оперных постановок.

При этом больше всего «повезло» на внимание потомков Лжедмитрию I. Даже слово

«Самозванец» долгое время воспринималось как имя собственное. Мистический ореол

загадочного явления неизбежно зачаровывал и самих историков, невольно перехо-

дивших на публицистический лад и рассуждавших об «анатомии», «феноменологии»

и даже «алхимии» самозванчества. Одним самозванцам лучше удавалось «докричаться

до народа», нежели другим, за ними шли сотни и тысячи сторонников, вторых же под-

держивали едва ли единицы. Иначе говоря, российское самозванчество явило миру

многоцветную палитру «верхних» и «нижних» самозванцев, «авантюристов», «про-

пагандистов», «бунтарей», «марионеток», «реформаторов», «блаженных» и мн. др.

Являясь наиболее яркой проекцией народной монархической утопии, самозванчество

аккумулировало в себе целый комплекс архаических стереотипов, ориентаций и уста-

новок, характерных для доиндустриальных цивилизаций. Многие из них давно и пло-

дотворно изучены в научной литературе. Однако телесный код как культурный маркер

самозванцев мало привлекал внимание историков. Признавая его имманентным иден-

тификатором традиционной культуры, отметим пристальный интерес современников

именно к телу первого самозванца. В нашем культурном казусе оно фигурирует дважды.

Первый раз при описании внешности в процессе зарождения и развития самозванческой

интриги и затем — в связи с символическим глумлением над ним после убийства.

Дмитрий выглядел лет на 20–25, был «толстоват», роста скорее «малаго, чем средняго»,

«мужчина крепкий и коренастый», «широкоплечий», «с сильными и жилистыми членами»,

«обладал большою силою в руках», «волосы были темные и жесткие», лицо имел смугло-

ватое, «круглое, некрасивое» «с толстым носом, возле которого была синяя бородавка»

«под правым глазом», «глаза карие», «большой рот», а бороды и усов «совсем не имел».

«Он тем еще отличался от других, что одна рука у него была немного длиннее другой» 3 .

Необычная внешность и непривычные поведенческие стратегии внезапно объявивше-

гося «истинного» царя/царевича не могли не вызвать противоречивых реакций со стороны

«зрителей». Антиномично выраженные воображаемые и вербальные рефлексии мотиви-

ровались тем, что они пропускались через сознание представителей разных культурных

традиций. Если для Европы уже фактически началось Новое время, и был характерен

преимущественно прагматично-рациональный склад ума, то «московиты» отличались

эмоционально-образной «картиной мира», в которой большую роль все еще играли мифо-

логические мотивы. К этому добавим, что и сам «язык тела не универсален, он в значи-

тельной мере обусловлен социальными, культурными и историческими факторами» 4 .

Среди зарубежных авторов практически не было людей совсем посторонних, большин-

ство из них, так или иначе, находились в самой гуще социально-политической борьбы

3 Чиямпи С. Критический разбор неизданных документов, относящихся до истории Димитрия, сына московскаго

великаго князя Иоанна Васильевича // Калачов Н. В. Архив исторических и практических сведений, относящихся

до России. СПб., 1860. Кн. 1. С. 19, 42; Записки Станислава Немоевского // Титов А. А. Рукописи славянские

и русские, принадлежащие И. А. Вахрамееву. М., 1907. Вып. 6. С. 118; Масса И. Краткое известие о Московии

в начале XVII в. М., 1937. С. 143; Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета. М., 1982. С. 204; Петрей П.

Достоверная и правдивая реляция // Смута в Московском государстве: Россия начала XVII столетия в записках

современников. М., 1989. С. 178.

4 Соколов А. Б. История тела: Предпосылки становления нового направления в историографии // Диалог со вре-

менем. Вып. 26. М., 2009. С. 206–207.

108

Петербургские славянские и балканские исследования

В. Я. Мауль. Тело Лжедмитрия I в контексте...

в Московском государстве начала XVII в. К тому же, это были не высокообразованные

интеллектуалы, но, чаще всего, разного рода наемники, искатели приключений и авантю-

ристы всех мастей. Иностранцы вполне комплиментарно называли претендента «очень

способным и послушным», восхищались «храбростию и умом не по летам», наделяли

«необыкновенными способностями». «По его глазам, ушам, рукам и ногам было видно,

а по словам и поступкам чувствовалось, — словно резюмировал общее мнение саксонский

наемник Конрад Буссов, — что был он совсем иной Гектор, чем прежние…» 5

Куда менее благосклонны к Дмитрию русские источники, практически единодушно

настаивавшие, что самозванец явился «вполне сатаной и антихристом во плоти», «есте-

ством плоти зело невзрачен и скупоростен, а сердцем лют и свиреподушен», квалифи-

цировали его как «сатанина угодника и возлюбленного бесами» 6 .

Отметим доминирование эсхатологических, а не соматических критериев в отзывах

отечественных современников, и это вполне понятно. Во-первых, большинство повестей

и сказаний о Смутном времени появились позже описываемых событий, когда страсти

и эмоции по первому самозванцу несколько улеглись и отошли в прошлое. Создатели

этих произведений успели определить собственное отношение к проигравшему и разо-

блаченному авантюристу и пытались использовать его историю в конкретных поли-

тических, идеологических и назидательных целях. Во-вторых, в подобных оценках,

несомненно, проявилась «общая установка культуры Средневековья, характеризовав-

шейся отсутствием интереса к человеку физическому, а также установка средневекового

мышления, которое носило по преимуществу дидактический характер». В результате

человек, в глазах воспринимающих, превращался «в субъект морального выбора» 7 .

По сути дела, мы сталкиваемся здесь с феноменом «двух тел короля», которые следо-

вало предполагать и у самозванца, как эманации царской харизмы. Причем важно было

не само по себе тело как таковое, но именно его культурный дискурс, когда мирское тело

с необходимостью давало информацию о священном. В пространстве традиционного

локуса оно выступало не просто в своей профанной ипостаси, как физическая реаль-

ность, но и как культурный знак, обозначающий заложенный в нем символический

смысл. Тем более что подразумевалось тело столь высокой сакральной значимости.

Обозначаемое (истинный царь) и обозначение (я и есть царь) в семиотическом контексте

эпохи должны были отождествляться. Поэтому тело названного претендента, наряду

с другими «доказательствами» могло восприниматься как культурный маркер идентич-

ности, способ подтверждения или опровержения его «истинности».

С такими аксиологическими запросами русские очевидцы и должны были подходить

к Лжедмитрию, чье тело провоцировало множество семантических коннотаций, требуя

адекватного «прочтения». Но уже на этой стадии в механизме культурной идентифи-

кации возникали серьезные сбои. Через соматические признаки претендента не только

не происходило его «узнавание» как истинного царя, но, напротив, тело внешними

5 Чиямпи С. Критический разбор… С. 42, 50; Записки Станислава Немоевского… С. 118; Масса И. Краткое

известие о Московии… С. 143; Петрей П. Достоверная и правдивая реляция… С. 178; Буссов К. Московская

хроника. 1584–1613. М.; Л., 1961. С. 111.

6 «Временник» Ивана Тимофеевича Семенова // Смута в Московском государстве: Россия начала XVII столе-

тия в записках современников. М., 1989. С. 103; Четыре сказания о Лже-Димитрии, извлеченные из рукописей

Императорской Публичной библиотеки. СПб., 1863. С. 66–67; Иное сказание // Смута в Московском государстве:

Россия начала XVII столетия в записках современников. М., 1989. С. 39.

77 Вендина Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М., 2002. С. 71.

2012. № 2 (12). Июль – декабрь

109

Studia Slavica et Balcanica Petropolitana

особенностями и способами позиционирования вызывало многочисленные подозре-

ния. Взбудораженное предощущением «последних времен» сознание средневековых

«московитов» настороженно предполагало, что «герой может скрывать свою идентич-

ность и стремиться к ложной идентификации со стороны других» 8 .

Попытки верно его распознать детерминировали стремление понять суть загадочного

явления, пугающего именно своей неопознанностью и таинственностью. В этом им

помогали многочисленные, так сказать, «аксессуары», среди которых наиболее надеж-

ными традиционно считались признаки внешнего вида, и, прежде всего, особенности

телосложения.

Явной, бросавшейся в глаза телесной аномалией названного Дмитрия была бородавка

на лице, располагавшаяся на видном месте около носа. Правда, среди свидетелей нет

единодушия о том, с какой она находилась стороны. Одни полагали, что бородавка

располагалась «около носа, под правым глазом», в то время как другие «размещали»

ее «на левой стороне носа». Имеются даже сведения, что на лице самозванца было

«две бородавки — одна большая под носом, другая поменьше у праваго глаза…» 9

В любом случае, нам известно об ее синем цвете. Бородавка могла актуализировать

в коллективной мифологической памяти длинный ассоциативный ряд божьих отметин,

свидетельствовавших о нечистоте и демонической природе человека.

Согласимся с мнением английской исследовательницы Морин Перри, что эти при-

меты были еще «далеки от мистических “царских знаков”, таких как кресты или звезды

на теле, которые демонстрировали последующие русские самозванцы как доказатель-

ство своей идентичности» 10 . Недостаточно репрезентативное отражение данного сюжета

в источниках начала XVII в. не было случайностью. Для времен Смуты сакральные

запросы типа «у государей-де бывают на теле царские знаки» еще не очень характерны.

Феномен самозванчества только рождался на глазах изумленных современников, чьи

поведенческие реакции могли адаптировать его в своем сознании лишь через архети-

пические образы.

Вполне коррелировали с символическим пониманием отметин массовые поверья,

согласно которым бородавки возникают от лягушек и жаб, считавшихся хтоническими

животными, нечистыми дьявольскими созданиями, злыми духами, обладавшими демо-

ническими свойствами, способностью насылать на человека чары. Не удивительно, что

бородавки неизменно оказывались объектом народных обрядово-ритуальных манипу-

ляций. В культурной традиции славянских народов бородавки связаны с магическими

заговорами, краткими вербальными формулами исцеления. Выросшая бородавка

не имела никаких жизнеутверждающих коннотаций, она предвещает смерть кого-либо

из близких, и по ней можно узнать, от чего человек умрет. На архетипическом уровне

покрытая бородавками кожа человека означала, что он — антитотем, жаждет власти,

подавляет других и любит приписывать себе чужие достоинства. Иначе говоря, боро-

давка могла рассматриваться как знак отрицательной сакральной отмеченности.

Бородавки на лице, с точки зрения бытовой религиозности, было достаточно, чтобы

включить тело Лжедмитрия в символический круг народной магии. Окрас же бородавки

8 Софронова Л. А. О проблемах идентичности // Культура сквозь призму идентичности. М., 2006. С. 14.

9 Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета. С. 204; Петрей П. Достоверная и правдивая реляция…

С. 178; Гиршберг А. Марина Мнишек. М., 1908. С. 12.

10 Perrie M. Pretenders and popular monarchism in early modern Russia: The false tsars of the Time of Troubles.

Cambridge, 1995. P. 67.

110

Петербургские славянские и балканские исследования

В. Я. Мауль. Тело Лжедмитрия I в контексте...

лишь подчеркивал его адресованность к злым, колдовским силам, т. к. «цвет в средневе-

ковом сознании наряду с денотативной обладал символической функцией, т. е. “работал”

не только или даже не столько в онтологическом, сколько в метафорическом регистре».

Поскольку в славянской культуре «цветовая палитра выражена довольно бедно» 11 ,

многие цвета воспринимались ассоциативно, вызывая разнообразные религиозные или

социальные проекции. Темный цвет кожи и глаз в мифологической традиции стабильно

считался одной из устойчивых характеристик колдунов. Вспомним, что названный

Дмитрий также имел карие глаза, темные волосы и смугловатое лицо.

Конечно, только наличие бородавки не могло полностью травестировать образ

предполагаемого «истинного» царя/царевича, но являлось симптоматичным предупре-

ждением для людей, воспринимавших объективную реальность через призму эсхатоло-

гических ожиданий и имевших основания полагать, что «беззаконие» нарастает, а это —

верный признак прихода Антихриста. Не забудем, что речь идет об эпохе приближения

«последних времен», мыслившихся современниками как вполне актуальная идея.

Однако существование отметин само по себе не всегда говорило о принадлежности

человека к числу именно вредных «чужих», но и о том, что их носитель — это просто

«знающий» человек, наделенный сверхъестественными свойствами, который мог быть

полезен людям во многих житейских ситуациях. Отношение к таким «меченым» было

настороженным, но не обязательно враждебным. В нашем случае многое зависело от

того, как позиционируется тело предполагаемого царя, к которому прикладывали норма-

тивистский ранжир традиционной культуры, четко установившей границы дозволенного

и недозволенного поведения. Например, если среди наиболее табуированных религи-

озной моралью норм были плотские наслаждения, то названный Дмитрий регулярно

обвинялся в необузданной (сверх меры/нормы) похоти. Опасные персонажи («чужие»)

в народном представлении так и должны были «узнаваться» — по признаку избыточ-

ности или недостаточности внешнего вида и действий, отличаться от «своих» тем, что

они аномальны в социальном, моральном и физическом отношении.

Неудивительно, что источники неоднократно писали о реальных или мнимых сек-

суальных «подвигах» самозванца, и даже в Польшу доходили известия «о слишком

разгульной жизни Димитрия, главным образом о его многочисленных связях с пре-

красным полом». Утверждали, что «осквернитель девственности» предполагаемый

Дмитрий «лишил девичества» дочь царя Бориса Ксению Годунову, «чтобы ему красоты

ее насладиться», «многих юных монахинь осквернил» и «обрюхатил», а кроме того

«всякую ночь растлевал новую девицу 12 .

Толстый нос самозванца лишь усиливал общую эротическую тональность предпо-

лагаемых сексуальных вакханалий. В традиционной культуре он «выступает важным

каналом связи с внешним миром и напрямую соотносится с материально-телесным

низом... через нос внутрь тела может проникать нечистая сила и ее “агенты”, при этом

по форме и размерам носа «судят о мужских качествах его обладателя: чем больше

и прямее нос, тем крупнее член» 13 .

Заметим, что фаллической символике и телесной наготе вообще славянская

мифология отводит значительное место, подчеркнуто акцентируя ее в праздничных

11 Вендина Т. И. Средневековый человек… С. 246, 244.

12 Гиршберг А. Марина Мнишек. С. 19; Петрей П. Достоверная и правдивая реляция… С. 189, 178; Иное сказа-

ние… С. 50, 53; Масса И. Краткое известие о Московии... С. 144–145.

13 Кабакова Г. И. Нос // Славянские древности: Этнолингвистический словарь. М., 2004. Т. 3. С. 435–436.

2012. № 2 (12). Июль – декабрь

111

Plik z chomika:

Inne pliki z tego folderu:

Inne foldery tego chomika: